духе Ленин говорил и на первом заседании Пленума ЦК, когда меня утверждали секретарем (“ответственным”, как было и опубликовано) ЦК»[301].

После пленума Ленин пригласил Молотова прогуляться по Кремлю и сказал одну вещь, которую Вячеслав Михайлович запомнил на всю жизнь: он просил подготовить партию к работе в подполье. Казалось бы, самое тяжелое было уже позади — Гражданская война, интервенция. Но Молотов (очевидно, как и Ленин) считал, что самым тяжелым годом для советской власти был именно 1921 год. Заканчивалась война, и на нее уже не спишешь бедствия и провалы, голод, бандитизм, крестьянские бунты, забастовки. Партию трясло, власть большевиков висела на волоске, и единственное, что ее спасло, как был уверен Молотов, — новая экономическая политика.

В феврале 1921 года в Петербурге вспыхнула всеобщая забастовка. В марте в Кронштадте взбунтовался десятитысячный матросский гарнизон. Десять дней части Красной Армии при поддержке артиллерии и авиации под командованием Троцкого, главкома Каменева и Тухачевского штурмовали Кронштадт, потеряв при этом 10 тысяч человек убитыми и ранеными. В центральных губерниях России — Тамбовской, Саратовской, Рязанской — с большевиками сражалась двадцатитысячная армия под руководством Александра Антонова. Стотысячное крестьянское восстание бушевало на Урале и в Западной Сибири. На Северном Кавказе действовало 100 повстанческих отрядов. Более сорока банд продолжали разорять Украину, причем только у Махно было 13 тысяч сабель.

Отрывок из рукописи Молотова 1960 года: «Были и до этого трудные для Советской власти годы. Но к началу 1921 года напряжение сил, по многим признакам, дошло до предела… Города приходили в упадок. Местами поднялись мутные волны кулацких восстаний. Достаточно вспомнить о Махно и махновщине на Украине. Матросский мятеж в Кронштадте свидетельствовал о том, что напряжение сил народа подошло близко к переделу… Всего не хватало — хлеба и топлива, одежды и обуви. В городах и рабочих поселках жили впроголодь, и это продолжалось уже не первый год… Численность Красной Армии быстро сокращалась, солдаты начали возвращаться домой, к своим, в большинстве случаев разоренным очагам. Многих и многих кормильцев не было в живых. Деревня уже не первый год сдавала свои, так называемые, “излишки” хлеба государству в порядке “продразверстки”, когда хлебодержателям не всегда оставляли даже на семена для посева. Хозяйственные трудности и тяготы людей в деревне отнюдь не кончились, а только обнажились: раны не зажили, всюду напоминая о себе»[302].

Любой большевик, который хотя бы намекнул на возможность возрождения «капиталистических» элементов в экономике, немедленно был бы обвинен в малодушии, измене и исключен из партии. Любой, кроме Ленина. Но и ему на X съезде, где он предложил нэп, пришлось выслушать немало обвинений со стороны «рабочей оппозиции» и троцкистов в капитулянтстве перед мелкой буржуазией, предательстве интересов рабочего класса и крестьянском уклоне. В итоге съезд все же решил, что «разверстка, как способ государственных заготовок продовольствия, сырья и фуража, заменяется натуральным налогом»[303]. Излишки продовольствия и сырья, оставшиеся после уплаты налога, могли обмениваться на фабрично-заводскую продукцию в пределах местного оборота. Это, в свою очередь, вело к восстановлению рынка сельхозпродукции, а значит — рыночных отношений как таковых. Партия была в шоке.

Молотов тоже был не в восторге от отступления перед буржуазией, но говорил о нэпе как о блестящем образце ленинского тактического гения, способного брать на вооружение лозунги противников, в данном случае — меньшевиков[304]. Молотов не считал нэп долговременным политическим поворотом, кардинально менявшим взгляды Ленина на пути построения социализма, как это нередко считалось. «Переход к нэпу, значительно облегчив условия развития многих миллионов крестьянских хозяйств, вывел страну из тяжелого политического кризиса, принимавшего угрожающий характер для существования советской власти… Переход к нэпу Ленин назвал “стратегическим отступлением”. Однако это отступление отнюдь не означало изменения политики партии и Советского государства. Поскольку стало очевидным, что в данных исторических условиях непосредственный переход к социалистическому производству и распределению невозможен, партия сделала вывод о необходимости другого подхода к осуществлению строительства социализма. Ленин разъяснял: “Не удалась лобовая атака, перейдем в обход, будем действовать осадой и сапой”… Нэп стал политикой коммунистической партии, которую рабочий класс вместе со всеми трудящимися поставил у власти “в мелкокрестьянской стране” в период еще не развернувшейся международной социалистической революции»[305].

… В наши дни российское руководство живет в городе (или за городом) и ездит на работу в Кремль. В начале 1920-х годов Молотов вместе со всем партийным и государственным начальством жил в Кремле, а на работу больше ходил в город. Кремль был выбран как место жительства лидеров страны прежде всего из соображений обеспечения их безопасности и давал возможность за ними приглядывать. Молотов получил квартиру на третьем этаже «Кавалерского корпуса» Кремля, где в то время соседствовал с семьями Бубнова, Уншлихта, Томских. На втором этаже жили Калинин, Енукидзе, позднее — Микоян и Петровский[306]. Спустя 20 лет адресом Молотова будет: г. Москва, Кремль, корпус 5, квартира 36, этаж 3. Сейчас на месте этого корпуса стоит стекляшка Кремлевского дворца.

Из коридора белая дверь вела во внутренний коридор квартиры, по стенам которого стояли высокие книжные шкафы с застекленными полками. Они благополучно пережили XX век и теперь хранят в себе часть семейной библиотеки. В конце коридора с левой стороны — дверь на кухню. Направо — вход в большую столовую. По одну сторону от столовой — спальни, по другую — небольшой кабинет. Маленькие окошки в толстенных стенах. В этой квартире Молотов проживет вплоть до 1950-х.

Внутри Кремля — суета чиновников в кожанках и галифе, прогуливающиеся вожди революции и военачальники, женщины с сумками или колясками, детвора, прыгающая через скакалку на Соборной площади или катающаяся на санках со склонов Тайнинского сада. Гудки автомобилей, крик петухов, плач детей, запахи бензина, кухни, отхожего места, духов. Как замечал Батрак, в то время было «трудно указать более жизнерадостного человека, чем Вячеслав Михайлович. Соседи по кремлевской квартире Молотова в шутку называли его “веселый секретарь”. Когда он бывал дома, из его квартиры раздавались обычно мотивы оперных арий и народных песенок»[307].

Вскоре песни зазвучали еще радостнее — к их исполнению присоединился девичий голос. Молотов женился.

Это был настоящий партийный роман. Летом 1921 года секретарь ЦК председательствовал на Международном женском конгрессе. Бог весть каким образом в море красных косынок его участниц он разглядел делегатку от Запорожской организации Полину Жемчужину. Она была моложе Молотова на семь лет. Ее настоящее имя — Перл Семеновна Карповская. Родилась она на станции Пологи Александровского уезда Екатеринослав-ской губернии (недалеко от Запорожья) в большой семье, глава